- Людмила Марковна, фильм «Пестрые сумерки» - ваш режиссерский дебют. Говорят, вы были жестким режиссером, задали всем жару?

- Неправда. Я не умею стучать кулаком по столу... Вообще фильм должен был снимать другой режиссер (театральный), который за неделю до съемок вдруг отошел от картины. Так получилось... Я все сама делала. И стихи подбирала, и музыку. У меня актеры сами поют... Шура Ширвиндт, Владимир Ильин.

- У главного героя есть реальный прототип - незрячий пианист Олег Аккуратов. Почему вы так пристально следите за его судьбой?

- С этим молодым 17-летним человеком меня познакомил замечательный джазовый музыкант Михаил Окунев. История знакомства и вошла в мой фильм. Он сказал: «Хочу тебе показать своего ученика. Только он слепой. От рождения. Мама его очень рано родила, в 15 лет». Вот родился слепой мальчик, который постоянно плакал, бабушка и дедушка (маме он был не нужен) включали музыку, и он сразу замолкал, слушал. К трем годам он подполз к пианино, дотянулся ручками и сыграл по слуху марш Мендельсона. В пять лет его ручки играли джаз, собственные импровизации. Ребеночек с такой точной гармонией. И я просто заболела этим уникумом. Мы с мужем так к нему привязались, что и спать не могли, все говорили о нем. Всем показывали пленки с его игрой. Такие сверхпрофессионалы рождаются раз в сто лет. И я подумала: «Об этом должны знать все!» Подключился к этой истории сценарист Олег Антонов. Фильм получился вообще об одиноких талантливых людях. А талантливый человек, вы поймете, он никогда не завистлив, он полон собой, полон талантом.

- Людмила Марковна, в фильме есть ваши монологи, в которых вы говорите: «Я одинока». Это была игра или отчасти ваша суть?

- В фильм вошла моя импровизация о возрасте. Потому что этот мальчик у меня спросил так аккуратно: «А сколько вам лет?» Он же слепой. А рядом всегда директор, который его поправил: «Олег, у женщины не принято спрашивать о возрасте». Это все у меня в картину вставлено. Он говорит: «Ну почему же? Я знаю, сколько Баху лет, сколько Бетховену...» Ребенок! Обалдеть от него можно! И в фильме монологи идут и об этом, и об одиночестве. И о неполучившихся отношениях мамы с ребенком, потому что маме надо было кормить ребенка, работать. И это все мне знакомо.

- Вот вы затронули эту тему. Ваши отношения с дочерью - об этой истории говорят бесконечно...

- Семья... Это такая запутанная, интимно-острая, хрупкая конструкция... Спрашивают: «Почему вы разошлись?» Да два человека, которые разошлись, не могут понять этого, а разве могут они это объяснить третьему? Я считаю, вообще все было у нас прекрасно. Дети меня любили, у меня много фотографий, где они со мной. Они ко мне летели, потому что я их наряжала, и мы с ними вместе радовались... Особенно сын Марк меня любил. А потом... получилось так, что папа оставил двоих детей. Я вам говорю вкратце как есть. Этого я никому не пожелаю. Остаться одной, с двумя детьми... Это очень стыдно, когда мужчина подает на развод... А потом, когда моя дочь разводилась, я ей сказала: «Машенька, а ты ему скажи, мол, я сама прожила без отца, знаю, как это сложно, я бы хотела попробовать пойти на перемирие». Но их развели. А потом они вдруг сошлись. И кто стал врагом? Я! Я беру на себя все, но я им не мешаю, я их не трогаю. И есть такие вещи, которые рассказать не имею права... Пусть люди думают что хотят...

А у них все нормально. Если я им не нужна - не надо. Зачем? У меня должна быть работа, которую я люблю и которая все неурядицы сглаживает... Я пережила в жизни много жестокостей. Жестокость есть в том, что в мой самый лучший период, когда расцвет человека, женщины, когда есть здоровье, и... десять лет не сниматься! Разве после этого что-то может быть страшней? Ничего!

- А сейчас почему не снимаетесь?

- Я давно не снимаюсь. Ничего нет такого для наших возрастных категорий. Ну шо я буду играть? Тетю Дусю, маму киллера?

Можно ли второй раз так подняться, как после «Карнавальной ночи»? Ведь это был просто оглушительный успех - бух, и около общежития машины, толпы, люди, письма. Я иду в зелененьком пальтишке своем, меня никто не узнает. Все ж ждут, что я сейчас выйду с муфточкой, звезда, понимаешь! А я иду и слышу, что там говорят, мол, да она была в корсете, да ей лет 35, ее просто так сделали. Я думаю: «Господи, люди, что, вы обалдели, да это же я!» А после «Карнавальной» ко мне только так и относились: да она только и может «я вам песенку спою...»... «Она задумалась?» - «Да о чем она может задуматься? Там три извилины». Все это пройдено, это очень сложно.

И все же те три песенки из «Карнавальной» меня долго кормили. Сколько поколений прошло, и вдруг эти песни стали восприниматься по-новому, и я их снова стала с удовольствием петь.

Конечно, так, как раньше, уже ничего нельзя. Теперь только в хвосте могу плестись со своими ужимками.

- Почему вы так думаете?

- Потому что уже все пораздевались, ничего запретного нет, а мне кажется, что запретное должно быть. Женщина все-таки... Женщину надо добиваться, надо за ней ухаживать. Вроде ты с ней и танцевал, и рядом, а она ушла и - оп! - незнакомка. Самое сложное сейчас все это соединить.

- Скажите, а как вы согласились сняться в «Карнавальной ночи-2», где в названии еще была такая неприличная дописка «50 лет спустя»?

- Ну и что, что 50 лет спустя. Да о чем вы говорите! Это кому-то пятьдесят...

- А когда к вам подходит человек уже немолодой и говорит: «Людмила Марковна, а я на ваших фильмах...»

-...вырос! Это я все знаю. Это не так происходит. Приведу один эпизод - Эльдар (Рязанов. - Прим. ред.) всегда по этому поводу смеется. После концерта я стою, мокрая вся, открывается дверь, входит мужчина, с животиком, зубки через один, и жена такая вся, как папа говорил, «приятная женщина». И они говорят: «Товарисч Фурченко, мы фас так любим, у меня фена тофе Людмила, мы были подрофстками, когда вышла «Карнавальная ночь»...» А со мной рядом молодой муж, и он слышит про «подростками». Тут я выпрямляю спину и говорю: «Очень приятно, спасибо, что вы так хорошо ко мне относитесь».

- Вы кажетесь железной леди. А вы плачете?

- Плачу. Я плачу все время, что нет папы моего. Я могу заплакать, когда я вижу что-то очень талантливое, и оно такое... так далеко, высоко. Я влюбляюсь в талантливых людей. Я обязательно должна быть влюблена в человека - женщину, мужчину, не важно - талантливого. Я влюблена была в Земфиру. Я в свое время плакала, когда запела Алла Пугачева: «А когда ты уезжаешь и тебя...» Володя Высоцкий... Когда я приходила, он все останавливал и начинал мою любимую: «Но тот, кто раньше с нею был, он эту кашу заварил...» Он знал, что она - моя любимая... Я могу заплакать, когда знаю, что я этого уже никогда не сделаю, а могла бы. В смысле «ушло время».

- Ваш фильм «Пестрые сумерки» оставляет ощущение, что вы как будто бы в чем-то ставите точку.

- Там есть кадр, когда я попросила снять мое лицо и как опускаю голову вниз... Мне кажется, в каждом фильме надо ставить точку. А потом начинать новое.